Случай в поезде (отрывок из романа Охватить всё)

Он пытался вспомнить, но!.. что-то с памятью его стало… по-видимому не придал значения. Откуда же она?.. Вот это вспомнил. Из Белоруссии, там родилась и там её родные. Он не знал даже деталей, что занесло её в эту далёкую таёжную деревню, какие лабиринты жизни?..

Да что там думать, какие лабиринты жизни его гоняют по Союзу?.. что ищет он вдали от дома?.. или от чего бежит?.. от себя?.. И понял вдруг — он ничего не ищет, всё у него своё, достаточно не только для него… он убегает, пытаясь сохранить себя, ту чистоту и непосредственность свою, пытаясь детство сохранить, не понимая, что это невозможно. Мир свой, который он построил в детстве, юности своей, кто-то всегда пытается убить, и потому он убегает вечно, чтобы хоть крупицу сохранить. Один ли он такой?.. Нет, конечно, нет, ведь есть на свете Люся, Таня, Василиса, что повстречал в дороге.

Василиса?.. Как мотылёк мелькнула, а чистый след в сознании остался, как надежда, как напоминание о том, что не один он в мире, а значит надо жить и побеждать, и он, конечно, будет жить, даже не для себя, для них — прекрасных, чистых, непорочных, тех, кто жизнь утверждает на земле ценой страданий, слёз, лишений.

Василиса!.. Она в Кирове села к нему в купе. Он к этому времени один остался, попутчики чуть раньше вышли. Зашла, присела с краю на его полку почему-то. Видно было, что чувствует себя немного неудобно. Поезд стоял минут пятнадцать, она так и сидела, словно мышка. Елисей смотрел в окно. Пауза уже давить начала. Чего она молчит?.. хоть бы спросила что-нибудь, но женщина молчала. На вид ей было чуть больше лет, чем Елисею… а может и ровесники совсем, милая, с чистыми глазами. Даже не глаза, сам взгляд. Она копалась в своей сумке, но понял Елисей, что это повод занять себя хоть чем-то, пока поезд тронется. Будто ждала кого-то.

И тут он понял, она ждёт, кто ещё в купе зайдёт… чтобы знать сколько будет людей. Её место сверху, потому и села на его уже расправленную полку. Мгновенно поставил себя на её место и так же почувствовал смущение. Конечно, может больше в Кирове попутчиков не будет, но могут позже сесть, так что не занять места пустые. Ей надо устраиваться, и Елисей мешает ей, нет пока контакта. «Надо создать контакт» — подумал.

Глядя в окно, будто себе проговорил:

— Киров!.. Ни разу не был, хоть и, по сути, родина моя — повернулся к женщине, — бабушка здесь родилась, — кому-то пояснил.

— В самом Кирове?.. — вопрос дежурный, но это и не важно.

— Нет, тогда иначе назывался, да я подробностей не знаю, только фамилию.

— И какая?.. — спросила робко.

— Никитина.

Женщина вдруг обрадовалась, сразу расслабилась:

— Никитина?.. вы шутите, наверное?.. и я Никитина с рождения была, пока не вышла замуж.

— Интересно!.. вы мне расскажете об этих местах, о городе, мне будет очень интересно о своей родине послушать

— Хорошо, расскажу, вот только устроюсь.

— Как я понял, ваше место надо мной?..

— Да!.. — она смутилась чуть от того, что неудобство Елисею доставляет.

— Не порядок это.

— Что?.. — женщина не поняла.

— Когда мужчина снизу спит…

Чуть покраснела попутчица, заметил Елисей, хотела ответить что-то, но он ей не позволил, встал:

— Давайте познакомимся, а то не знаю, как обращаться к вам и отвлечённо неудобно и имени не знаю. Меня Елисеем зовут.

— Я Василиса.

— Вот и хорошо, Василиса, — но не договорил, поезд тронулся…

— Видите, нет больше никого. Я пока устроюсь здесь, пересела от Елисея на место, что напротив.

— Пока нет, но на следующей остановке может появиться кто-нибудь, так что устраивайтесь сразу, тем более, я завтра выхожу.

— И я завтра.

— Постель то брать будите?

— Да, конечно.

— Тогда я вам помогу и выйду покурить. — Он свернул свою постель, поднял наверх, для неё спустил постель и положил на своё место, теперь уже, бывшее и удалился. В дверях с проводницей встретился, — вот и хозяюшка пришла…

Назад вернулся он не скоро, дал Василисе возможность обустроиться и освоиться в купе. Когда пришёл, она уже постель заправила, переоделась в одежду более простую, посмотрела на него и улыбнулась.

— Я устроилась, спасибо Елисей, вы хороший человек — сказала тихо.

Елисей улыбнулся мило… опять глаза!.. чуть виноватые, наивные по детски, и сверкают, только свет не отражённый, а будто изнутри выходит. Он видел этот взгляд, он знал его, и он его любил. Знал и то, что Василиса или стихи втихушку пишет, или музыка, или… это глаза не просто человека, женщины, глаза песни, что в душе струится.

— Давайте на ты, если вы не против?..

— Нет, не против.

— Тогда приглашаю тебя в ресторан и прямо сейчас. Ужасно есть хочу.

— А зачем в ресторан?.. у меня всё есть — свежее, домашнее, сейчас приготовлю и…

— Вот!.. так и знал!..

— Что знал?..

— Не повезло, опять не удалось устроить праздник даме — улыбнулся Елисей.

— Почему, не повезло?.. — не понимала Василиса, — ты считаешь, что в ресторане лучше?

— Не считаю, но — заговорщицки улыбнулся, — хотелось галантность проявить, ухаживать за дамой.

— А кто мешает?..

— Никто!.. почти, если забыть, что кормите меня.

— Ну что ты, Елисей?.. проще надо быть.

Елисей даже онемел… неужели он так сложен?.. Василиса выложила на столе еду. И чего там только не было, огурцы, помидоры, лук зелёный, яйца и курица, ещё горячая, похоже. В купе запах, как на кухне возле плиты и в огороде.

— Что ж, без церемоний, как я понимаю.

— Ну, конечно.

— Тогда сначала молитву надо прочитать.

— Ты-ы?..

— Да!.. молитву жизни, красоте, рожденью!..

Тишина предРассветного часа

Сердце несёт в Небеса,

Светом дня наполняется чаша,

Ожидает душа чудеса.

 

Тихо!.. Тихо!.. ни звука… ни света…

Жизнь — Мгновение — встреча с Рассветом,

Нет вопросов совсем!.. Нет ответа!..

Лучик первый стремится с приветом…

 

Вот он!.. Вот он!.. Душа замирает!..

Вот он!.. Первая весточка дня!..

Лучик света!.. а ночь умирает,

Вспышка света!.. Теряется тьма.

 

Звуки жизни врываются хором,

Всё, что есть — лишь единственный миг,

Миг, что Вечность нам всем открывает,

Бесконечности радостный лик!

Теперь Василиса онемела…

— Пафосно, да?.. — он отломил ножку курицы и ел не торопясь.

— Нет, красиво. Очень!..

— А у тебя есть своя молитва?

— Есть!.. — машинально ответила она.

— Так расскажи.

— Хочу себя отдать я людям,

Любовь рассыпать как цветы,

Хочу сама подняться к небу,

Взглянуть на Землю с высоты.

И пусть ручей бежит проворней,

Трава растёт и лес шумит,

Мне красота земли родимой,

Покой и счастие сулит.

Я вижу даль необозримую,

Где ветер по полям гулял,

И храм господний с позолотою,

Народ с любовью создавал.

Только теперь Василиса поняла, что раскрыла Елисею свою тайну… и так просто?.. не могла ничего понять.

— Прекрасное стихотворение, Василиса!.. — Елисей разбил яйцо, очистил, продолжая говорить: — так неудобно мне-е… но вкусно.

Василиса всё ещё сидела и не шевелилась.

— Хотя, у меня есть вино, домашнее, я же с юга еду, — порылся в сумке и достал бутылку, — хоть как-то компенсировать. Оно слабенькое, но для аппетита хорошо, — налил в стаканы, которые она же и достала, ей протянул, взял сам, — за красоту и за твою молитву, Василиса!

Василиса выпила, как-то машинально, выпил и Елисей.

— Ты почему не ешь?.. Опять Василиса ничего не понимала, в руках стакан пустой, в желудке греет, и какое-то тепло расходится по телу. Но вино всё-таки вернуло в реальность Василису.

— Я не хочу, перед отъездом ела, в Кирове ещё.

Елисей поел ещё немного…

— Вот и наелся, спасибо, Василиса, — откинулся, глаза закрыл, — скажи, а ты давно пишешь стихи?

— Всегда, — опять машинально ответила она, — ой!.. нет, нет, я не пишу стихи, это так, иногда находит.

— И я всегда!.. и тоже не пишу-у, — наклонился к ней немного, улыбнулся, — что делать будем?

— Я не знаю.

— Ты обещала о Кирове мне рассказать.

— Разве обещала?

— Да.

Василиса начинала приходить в себя…

— Елисей, ты чего такой горячий?.. живёшь на юге что ли?.. Надо же, ничего не дал сказать и всё узнал…

— Нет, на Урале, а на юг?.. возможно всё, но пока ездил отдыхать.

— А чего один?

— Не успел ещё жениться, да и не один был и сейчас… в общем, не знаю я пока. На юге жить плохо, вот отдыхать, другое дело.

— Почему?

Елисей взял вино.

— Вот, хотя бы, там вино было вместо чая, а по мне, так плохо это, мозги перестают работать.

— С этим согласна.

— Давай ещё помаленьку, чтоб крепче спать и всё.

— Давай — уже смелее улыбнулась Василиса, — мы, как заговорщики, никому не скажем.

— Никому.

Выпили ещё, у Василисы появился аппетит, она поела.

Елисей решил покурить сходить, стал подниматься, и в этот момент Василиса тоже встала, чтобы стол убрать. Близко встретились глазами, он нежно удержал её за плечи, но не отпустил, заглянул в глаза.

— Ты боишься быть красивой?.. почему?.. ты же красива от природы.

Василиса напряглась, Елисей почувствовал и поторопился руки опустить, — я покурю схожу, а потом ты мне о Кирове расскажешь.

— Что?..

— Не важно. Важно голос слышать… — и Елисей ушёл, Василиса себя вновь потеряла, будто душа с ним убежала.

Когда Елисей пришёл, Василиса уже лежала, прикрывшись одеялом, и как-то безучастно смотрела внутрь себя. Мысли будоражили сознание, слова звучали Елисея — бояться быть красивой?.. разве она боится?..

— Ты спишь?..

Не ответила она, хоть и слышала.

— Тогда спокойной ночи, я посижу ещё немного и тоже спать, — встал, свет притушил, оставил только местный возле полки, на стенку навалился и закрыл глаза.

Наступила тишина, но тишина была наполнена присутствием друг друга и потому не угнетала, а навевала мысли, которые струились небольшим сияньем.

— Звёздочкой малой сияет душа, но приглядитесь!.. она хороша!.. Тянет и манит взоры людей, тех, кто душою созвучные ей. — Проговорила Василиса вдруг.

— Хочется к ней прикоснуться порой, но недоступен светильник святой. — Мгновенно продолжил Елисей. — Это вижу я, Василиса, так ведь только потому, что вижу я, а не смотрю. Вообще, не понимаю, как ты сохраняешь красоту души?.. У меня так не получается, в разнос иду…

— Я не понимаю.

— А чего не понимать?.. Хорошо, душа!.. но святая и недоступная чаще всего, скорее, даже не святая, а душа святоши…

— И для тебя недоступна?..

— Так только для меня-а, и то-о…

— Сердце своё я зажгу огоньком, пусть оно будет для всех маяком.

— К такому маяку чаще гнус летит, чтобы погреться.

— Да, наверное, но я не боюсь быть красивой.

Елисей встал, включил свет:

— Покажи.

— Что-о, тебе?..

Обернулся Елисей:

— Вроде нет больше никого, но я стерплю и не ослепну.

Видно было. Что Василиса покраснела чуть, но встала, не понимая своих действий, не зная, делать что.

— А как?.. и что ты в виду имеешь?.. как понял?..

Он взял её за плечи, Василиса напряглась опять.

— Вот, напряглась и улетела красота, очарование, сияние души.

— Красота в распущенности?..

— В свободе, Василиса, владении собой. Твоё напряжение — это рефлекс или, вообще, инстинкт на внешний раздражитель, но не выражение души.

— Почему ты так решил?

— Я не решил, я знаю, вижу и даже догадываюсь, что греются возле тебя больше те, кто сами не имеют, как возле буржуйки в стужу.

— И как же надо?

— Расслабься.

Она расслабилась, как на это, вообще, была способна. Он расстегнул мгновенно верхнюю пуговицу у халата, немного груди приоткрылись, но чуть-чуть. Василиса рефлекторно сжалась, но Елисей не церемонился, взял её за плечи и чуть встряхнул. Она расслабилась совсем… тело расслабилось, почуяв силу, и отошёл немного.

— Вот!.. другое дело. Теперь можешь смотреть на меня как хочешь, хоть хищным взглядом кошки, но не утратится краса, очарование, свобода.

— И ты сможешь делать всё, что хочешь!..

— Нет!.. разве можно прикоснуться грубо к прекрасному, нежному цветку?.. даже со взглядом дикой кошки?..

— Тогда другие. Они не знают это и распущенностью назовут.

— Попробуй!.. но сомневаюсь, что кто-нибудь рискнёт с дикой кошкой поиграть. В рефлексе только страх, стыд, самоуничижение, в свободе сила, уверенность и непреложность.

— Хорошо. Что сейчас ты видишь у меня?

— Вижу доверие, я не трогаю тебя и ты свободна.

— А взгляд?.. что выражает?..

Елисей ближе подошёл, взял за голову её, чуть наклонил и чмокнул в губы. Она не отстранилась и не напряглась. Он поцеловал глаза. Которые она закрыла… Ещё мгновение и Василиса напряглась, широко глаза открыла. В них не просто страх, ужас появился. Елисей мгновенно отпустил её, сам отошёл.

— Ты хотела!.. ничего не говори, чтобы не обманывать себя. Ты попросила, я ответил. Всё.

— Ты испугался?.. — опять расслабилась она.

— Нет, но тело тёплое меня пугает, оно ведь и у животных тёплое бывает…

— А что бы сделал, если дикой кошки взгляд увидел?

— Или отошёл, или попытался укротить. Вообще-то меня это зажигает.

— Каким образом?

— По обстоятельствам — с кошкой нежностью и лаской, с львицей силой, с коброй магией и песней.

— А ты опасный человек!..

— Почему, опасный?.. мне не нужны тела, так что можно не бояться.

— Вот меня распаковал, а говоришь, не трогаешь…

— Душу приоткрыл.

— Считаешь, это лучше?

— Почему нет?.. я не сделал ничего, что не желала ты душой.

Вздохнула Василиса, но промолчала, стала укладываться спать. Заметил Елисей, что пуговицу не застегнула…

— Пора спать!.. или ты ещё не будешь?..

— Буду. Ложись, я вот ещё немного выпью и тоже лягу.

— Мне налей.

Елисей налил, ей подал, выпили, подождал, когда она ляжет, стал на полку верхнюю забираться.

— Что ты делаешь?

— Спать ложусь, Василиса, — остановился, к ней присел, — вижу, что мечется твоя душа в противоречиях. Так всегда. Это, как птица, вдруг выпущенная на свободу. Но сможешь ли ты и дальше в клетке жить?..

— Почему?.. зачем обратно в клетку?..

— Свобода для подневольной птицы ещё страшнее, тут нужна опора. Она у тебя есть?

— Нет.

— Вот и я об этом. Ты засыпай, а я рядом посижу… просто посижу. Не хочу, чтоб вспоминала плохо.

— Не буду!.. перед тобой не кошка я, а кролик… покажи кролику свободу…